Karma

Я думаю, одна из самых актуальных тем, возникающих при серьёзной практике — это кризис смысла и идентичности, вызванный необычными переживаниями. Происходит некое переживание, за которым следует частичное или полное распознавание конфигурации: себя, мира, себя в мире, мира в себе. И эта конфигурация вдруг начинает казаться игрушечной, схематичной, лубочной. Возникает разрыв: как раньше уже невозможно, а как дальше ещё не ясно.

В моём случае трудность заключалась не в отсутствии принципов для перестройки. Напротив я знал, что могу отстроить всё по-своему. Но и это «по-своему» вскоре показалось такой же игрушкой. Попытка прижиться к новой форме была, но её постоянно сносили развороты к пустотной природе такие, что игнорировать их стало невозможно.

И именно различение внутри этой безопорной пустотности перезапустило само восприятие формы как всегда уже, так же пустотной, как будто не имеющей независимого основания.

Теперь я смотрю на происходящее как на процесс бросания игральных костей. А практика становится развёртыванием такого качества присутствия, при котором, что бы ни выпало, оказывается в мою пользу. Чтобы это осуществлялось, мне нужно иное усилие: бросать из нуля, из пустоты. И затем смотреть с ясностью и различением на то, что выпало, не подменяя это тем, что, по моему мнению, должно было выпасть.

Здесь самое тонкое затруднение: мы не выдерживаем чистоту происходящего. Лояльность. Почти сразу начинается приписывание значимости, обесценивания, интерпретация, вытеснение, желание вписать всё в привычный нарратив. Всё те же требования, ожидания и попытки соответствия. Так и происходит замена: вместо реального представление о том, как «должно было быть».

Поэтому: не бросаешь — проигрываешь, ожидаешь чего-то — проигрываешь, бросаешь — только тогда, когда не хочешь ничего, кроме ясности.

https://t.me/karmauniverse

1 month ago | [YT] | 12

Karma

1/2 В чате спросили про то, как именно я вижу самскары. Это важное уточнение, но небольшой ракурс я всё-таки сделаю.

Итак: концепции — это просто концепции, какими бы изощрёнными они ни были. Самскары на то и самскары, что проявляются в чём угодно — и в этом смысле моя интегральная практика, моя традиционная, моя буддийская, индуистская, суфийская становится проявлением тех же самскар. Или я хочу ещё выучить санскрит и ещё тибетский — и т.д., и т.п. В контексте этого и появляется сахаджа или ригпа как радикальная остановка: хватит бегать, хватит улучшаться, совершенствоваться и т.д. Ты подсел на улучшение, на саморазвитие так же, как другие подсаживаются на деградацию. Но это органично, естественно — только в том случае, если йогин действительно наелся развития, если есть что исчерпывать — надо исчерпывать. Поэтому после такого вступления, после которого, по сути, можно и не начинать, — попробую описать наиболее заинтересовавшее в теме самскар.

В индийской мысли понятие saṃskāra (санскр. संस्कार) изначально указывает на «отпечаток», «форму» или «конструктивное оформление».

Самскара действует как мгновенная предустановка восприятия, формируя склонности к определённому типу внимания, оценок, эмоциональных реакций.
Пример: автоматическая тревога в ответ на нейтральную ситуацию — это не «чувство», а реализация латентной самскары страха.
Или, когда человек многократно реагирует на критику злостью, формируется самскара гнева, затем — васана восприимчивости к унижению, затем — клеша отвращения. Всё это может происходить вне осознания, но формирует привычную структуру «я» и тип его реагирования.

Йога-сутры (II.10–12) описывают самскары как отпечатки, возникающие из клеш (омрачений), и лежащие в основании васан — глубинных склонностей. Клеши (avidyā, asmitā, rāga, dveṣa, abhiniveśa) — это структуры искажения восприятия, рождающие привязанность и отвращение. Васаны — это собственно содержание самскар, укоренившиеся направления ума, вкусы, притяжения и отторжения, которые задают стиль реагирования. Самскара, васана и клеша не отделимы друг от друга: клеша — как искривление поля, самскара — как запись движения в этом поле, васана — как направление нового действия.

У Шанкарачарьи в Брахма-сутра-бхашье (II.1.4) самскары описываются как формы неведения (avidyā), конституирующие ложное представление о себе и мире, и именно в силу накопленных самскар происходит отождествление с телом, умом и функцией действия (karmendriya).

В буддизме самскары понимаются иначе: в Абхидхамме самскара входит в состав санкхара-кхандхи — конгломерата «формирующих факторов», который не имеет постоянной сущности, но продуцирует переживание субъективности. В Мадхупиндика-сутте (MN 18) указывается, как контакт (phassa) порождает чувство (vedanā), затем — жажду (taṇhā), затем — цепляние (upādāna), и уже из него — становление и новое рождение. Здесь самскара — не просто отпечаток, а движение неведения в действии, реактивный контур, сцепляющий мир как карму.

Философски самскары выполняют одновременно эпистемическую и онтогенетическую функцию. Онтологически: самскара — это структура обусловленности, создающая повторяемость восприятия, реакции и «я»-отождествления. Эпистемологически: они формируют привычный режим узнавания (или его отсутствие), в котором новое переживается сквозь призму старых паттернов.

Вторая часть на канале в Telegram : «Karma пространство практики»

2 months ago | [YT] | 14

Karma

Сократ действует иначе. Он не говорит о пустоте, он ставит под сомнение язык очевидности. Он спрашивает: что есть справедливость, мужество, знание? И всякий раз доводит до тупика. То, что считалось ясным, разваливается на глазах. Он не учит, он разрушает привычное в понимании, и этим - открывает место различению.
«Я знаю только то, что ничего не знаю» - это радикальная антитеза наивному реализму.
Там, где наивный реализм утверждает: «мир таков, каким я его вижу», - Сократ обнаруживает: мы не знаем, каков он есть, потому что даже то, что кажется очевидным, не выдерживает философского рассмотрения.
Его незнание - это не отсутствие информации, а освобождение от иллюзии прозрачности мира и языка.

Платон продолжает этот жест. Он вводит образ пещеры, в которой люди принимают тени за реальность. Всё, что они знают - это проекции, производные от чего-то, что остается вне их поля осознания. Наивный реализм - это жизнь в пещере. Философия - это выход к источнику света.
Реальное - не то, что видно, а то, что делает возможным видимость. Платон отрывает реальность от чувственного и переносит её в эйдос - идеальное, вневременное, недоступное восприятию напрямую. Тем самым он отделяет истину от впечатлений, бытие от кажимости.

Нагарджуна, опираясь на Будду, доводит критику до логического предела. Он вводит тетралемму: вещь не существует, не не существует, не и существует и не существует, не не-существует и не существует.
Всё пусто от собственной природы. Всё есть лишь взаимозависимое возникновение.
Реальность - не субстанция, а отсутствие фиксации. Наивный реализм здесь не просто ложен - он логически невозможен. Потому что в самом утверждении «вещь есть» уже скрыта ошибка: мы принимаем зависимое за независимое, относительное - за абсолютное.

Кант показывает: мы познаём не вещи сами по себе (Dinge an sich), а только явления - то, как вещи даны нам через формы чувствительности и рассудка.
«Разум не следует за природой разум создаёт природу как обьект опыта.»
Пространство и время - это не свойства мира, а априорные формы чувственности. Причинность, субстанция, единство - не то, что мы обнаруживаем «в мире», а то, через что мир становится познаваемым.
Наивный реализм разрушается здесь философски точно:
мир, каким мы его знаем, - не то, что есть, а то, что дано нам через условия возможности опыта.
Реальность сама по себе остаётся недоступной, но именно это делает возможным её различение от явления.

Гуссерль предлагает сделать эпохе - приостановку веры в существование мира «самого по себе». Он показывает, что мы всегда имеем дело с явлениями в сознании, а не с вещами. Философия - это возвращение к тому, как вещи даны в переживании, а не к тому, чем они якобы являются.
Мерло-Понти добавляет: восприятие всегда телесно, всегда уже структурировано, Мы видим через тело, через вовлечённость, черёз полевые зависимости. Нет «чистого» наблюдателя. Сознание не отражает — оно настраивает поле чувственного мира.

С точки зрения когнитивной и лингвистической философии, Коржибский формулирует простую, но разрушительную истину:
Карта - не есть территория.
То, что мы воспринимаем, - это модель, фильтр, проекция, но не сама вещь.
Язык - не отражает мир, а создаёт устойчивые структуры восприятия. Мы не имеем доступа к «вещи в себе», только к интерпретациям, стабилизированным в знаках.
Наивный реализм исчезает: то, что мы считаем «миром», слой символической и нейрофизиологической обработки.

Наивный реализм полагает, что мы говорим о мире. Витгенштейн показывает: мы живём в языковых играх. То, что существует - это то, о чём можно сказать, и не иначе.
«Границы моего языка - границы моего мира.» Мир - не «там», он внутри способов говорения о нём. А то, что не может быть сказано, - не существует в привычном смысле. Значит, реальность - не внешняя сущность, а конвенция различения, закреплённая языком.

Наивный реализм считает, что восприятие даёт нам мир. Уилсон и Лири утверждают: мы никогда не видим реальность - мы видим фильтры восприятия, нейроконтуры, туннели сознания. У каждого человека - реальность своя.
Свой «тоннель реальности », сформированная культурой, генетикой, травмой, личным выбором и тд
Реальность - не объективна. Она многоуровневая, изменчивая, процессуальная.

Все эти линии — от Будды до Уилсона — не отрицают реальность.
Они отрицают наивную очевидность, с которой она принимается. Они не говорят: «мира нет».
Они говорят: мир — не то, чем кажется до различения.
Каждое восприятие, каждое знание, каждое чувство уверенности — всегда уже структурировано, обусловлено, предварено. Не существует чистого взгляда. Именно это — ядро философии: переместить точку опоры от кажущегося к условиям кажимости.

Наивный реализм — это доверие к пратьякша-прамане, восприятию как непосредственному источнику знания.
Философия начинается там, где это доверие разоблачено: пратьякша (наивное чувственное восприятие) не даёт истины, а лишь привычную сборку условий, из которой возникает вьявахарика-сатья — условная, относительная реальность.

Будда, Платон, Нагарджуна, Кант, Гуссерль, Коржибский Витгенштейн, Уилсон и др.— все они разными способами обнаруживают: реальность, воспринимаемая как таковая, не существует как таковая.
Она возникает внутри когнитивной и онтологической рамки, формируемой телом, языком, культурой, умом.
Но философия, разоблачающая фиксации,
ещё не даёт переживания недвойственности.

И здесь начинается другая линия:
йогическая. В лице Горакшанатха — и традиции натхов в целом — возникает путь, который не противопоставляется философии, а превосходит её через прямое вживание в основу различения.

Горакшанатх не рассуждает, он различает.
Не через анализ, а через садхану, дисциплину ниритта-дхьяны — безобъектного погружения,
в котором не «разрушается» субъект,
а узнаётся как функция — ахамкара, всплытие «я»-позиции на поверхности сознания. И объект (вещь, мир, дхарма) тоже узнаётся как викалпа — ментальная конструкция, возникающая в поле читта-вритти — колебаний сознания.

В йоге не нужно опровергать наивный реализм.
Нужно увидеть, чем является тот, кто его удерживает.

Поддержать канал Сбербанк 4276550070047199

Пишу в Telegram канал : «Karma пространство практики»

Skip the Carousel

1 2 3 4 5

2 months ago | [YT] | 25

Karma

В чате спросили про карму,отвечаю

Что же такое карма?

Давайте немного углубимся в происхождение. Карма, как понятие, несмотря на свою мистифицированную репутацию в популярной культуре, не возникла как исключительно религиозный или, как говорят сейчас, трансперсональный конструкт. Её происхождение — это попытка древнеиндийских мыслителей философски и культурно осмыслить причинность в тех областях жизни, где обычные методы объяснения — наблюдение (пратьякша) и логический вывод (анумана) — себя исчерпали. Поэтому, например, мыслитель Дхармакирти описывает сферу действия кармы как область глубоко скрытого (sūkṣma) — недоступного эмпирическому постижению, но при этом не лишённого логической структуры.

Говоря иначе, кармичность как форма организации мышления возникла на границе между рациональным и ритуальным — как способ удержать в сознании идею причинности даже там, где связь между поступком и следствием не может быть непосредственно прослежена. По сути, карма — это альтернатива двум крайностям: трагическому фатализму и теистическому утешению. То есть третья позиция — как попытка выйти из тупика, где судьба человека либо заперта в жёсткой системе рока, либо полностью выносится за пределы человеческого понимания на волю божества.

Вне рамок мифологического сознания, и это мне представляется особенно актуальным, карму можно понимать не как внешнюю метафизическую бухгалтерию (тем более, что если уж и считать, то не «двойную», а скорее «тройную»), а как карту скрытых связей между восприятием, мотивацией и повторяющимся опытом. То есть — не как систему воздаяний, а как динамику, процессуальность повторяемости, возникшую из неразличённости. Так бытовое понимание: «я страдаю, потому что плохо поступал» — развивается в другое: то, что я переживаю, проявляется на фоне нераспознанных структур восприятия, в которых я действую как функция, а не как субъект.

Теперь о внутренней структуре.

Возвращаясь к вопросу — это и предрасположенность, и привычка, и плотность неразличённого.

Привычка (saṃskāra) — повторяющаяся поведенческая схема.
Предрасположенность (vāsanā) — более тонкий след, лежащий в основании желаний и направленности внимания.
Плотность неразличённого (avidyā-kṛta granthi) — узел неведения, в котором отсутствует различение между Я и не-Я, между актом и следствием.
Карма связывает все три уровня. Она проявляется, когда сознание утрачивает ясность в точке выбора и действует механически — в отсутствии осознавания, без какого-либо самоуправления. Я бы добавил, что в этой логике кармично именно реактивное сознание, обусловленное влияющими на него стимулами, но не активное, преодолевшее какую-либо обусловленность восприятия.

Теперь — по теме вопроса:
Кто нарабатывает, отрабатывает и сжигает карму?

Нарабатывает — когда действия совершаются без различения: создаются новые следы, которые позже будут вести к определённым переживаниям или ситуациям (āgāmi-karma — новосоздаваемая карма).
Отрабатывает — прохождение последствий прошлых действий, когда ситуация разворачивается в силу зрелости prārabdha-karma (уже начатой кармы).
Сжигает — трансмутация кармы в огне осознанности. Не в смысле «устранил событие», а в смысле: прекратил отождествление с ним, распознал механизм и перестал его питать. Такой огонь — это аскетизм (тапас).
Огонь берётся не «где-то», а разжигается в ясности. Этот огонь — tapas — рождается не из усилия, а из направленности ума на различение, из неподдельной готовности видеть. Интегративная практика йоги — это и есть различные формы разжигания огня. Но главным условием является именно трансформация отношения к опыту: переход от потребления опыта к распознаванию его источника. Если карма накапливается как плотность неразличённого, как энергетическая и поведенческая инерция, то tapas — это жар различения, в котором эта плотность постепенно исчезает.

Патанджали говорит в Йога-сутрах (II.1):
tapaḥ svādhyāya īśvara-praṇidhānāni kriyā-yogaḥ
«Tapas, самонаблюдение и преданность Ишваре — это йога действия (крийя-йога).»

Здесь tapas — как дисциплина, создающая пространство для самонаблюдения, которое ведёт к различению.

Поддержать канал : Сбербанк 4276550070047199

Окончание текста в Telegram канале: «Karma пространство практики»

2 months ago (edited) | [YT] | 10

Karma

Главное различие - в структуре воззрения:
4.1. Дзогчен (и Бон):
Воззрение первично.
Цель - распознавание изначального состояния ума (ригпа), не обусловленного ни телесными, ни ментальными процессами.
Туммо - вспомогательная йога, применяемая либо до, либо параллельно с распознаванием ригпа.
4.2. Кашмирский шиваизм и хатха-йога:
Воззрение развивается через практику и опыт.
Кундалини - не энергия тела, а самораскрытие шакти как высшей разумной силы.
В сиддха-махайоге кундалини не активизируется усилием, а распознается как всегда активная.
В хатха-йоге (в «Хатха-йога Прадипике», «Шива Самхите») - кундалини поднимается усилием, но ради достижения сахаджа-самадхи, а не пустотности.
Таким образом, технически идентичный опыт - жар, давление, растворение, экстатические состояния вписывается вписываются в различные метафизические карты.

В тибетской традиции практика туммо вводится на стадии завершения - только после глубокой подготовки:
предварительных практик (нёндро), устойчивой визуализации (стадия зарождения), формирования тела божества, и ясного различения пустотности.
Воззрение - первично. Без него практика туммо может привести не к освобождению, а к дестабилизации ветров, усилению ложного «я», или даже к психосоматическим срывам. Жар - это не метафора. Он может искажать восприятие, если сознание не готово.
«Если нет различения, то даже в момент блаженства клеши множатся. Что ты примешь за реализацию - будет усугублением привязанности.»
(Шестая Йога Наропы, устные комментарии

Вопреки распространённым интерпретациям, в шиваистской хатха-йоге (особенно в Натха сампрадайе и линии сиддха-йогов) никогда не допускалась прямая работа с праной и кундалини без предварительной морально-психофизической дисциплины. Энергетические практики (кумбхака, мудры, бандхи) считались опасными и бесполезными без внутренней подготовки, включающей яму, нияму и очищение ума.

В «Siddha-Siddhanta-Paddhati» Горакшанатха (1.14–15) сказано:

चित्तशुद्धौ ज्ञानशुद्धिर्ज्ञानशुद्धौ विवेकता।
देहशुद्धौ स्वभावेऽस्मिन् आत्मशुद्धिर्न संशयः॥
«Когда ум очищен — возникает чистое знание;
Когда знание очищено — приходит различающая мудрость.
Когда тело очищено — в своей природе проявляется чистое Я.
В этом нет сомнения.»
А в Goraksha Shataka, важнейшем тексте хатха-йоги, уже в 9-й шлоке установлена последовательность всех ступеней:

यमा नियम आसनं प्राणायामस्तथैव च।
प्रत्याहारो ध्यानं च धारणा च समाधिकम्॥
«Яма, нияма, асана, пранаяма, пратьяхара, дхарана, дхьяна и самадхи — вот восемь членов йоги.» Эти строки подчёркивают: хатха-йога — это не техника воздействия на тело и энергию, а целостный путь подготовки к узнаванию себя через дисциплину, различение и устойчивое присутствие.

Обе традиции сходятся в одном: энергия усиливает то, что уже есть.
Если нет различающего сознания - усиливаются клеши. Если нет самодисциплины - усиливается беспорядок. Но на Западе техника часто отрывается от фундамента - и преподаётся:
без этики, без воззрения, без онтологической зрелости. Отсюда и психологические перекосы, перцептивные подмены, инфляция "опыта" и утрата направления.

Жар без ясности - это топливо для эго. Энергия без предварительной чистоты - не пробуждает, а деформирует. В обеих традициях - сила не цель, а проверка зрелости сосуда. Важно: Без этики - нет сосуда. Без сосуда - прана распадается, шакти становится деструктивной. Йога начинается не с праны, а с различения и упорядочивания жизни.

: Послесловие: различие, которое не разъединяет

Да, между туммо и шиваистской хатха-йогой существуют глубокие различия в воззрении, в метафизике, в карте сознания и теле.
Один путь различает, другой собирает. Один растворяет фиксации, другой реализует полноту.
Но оба требуют одного: настоящего участия и внутренней зрелости. И именно поэтому — два настоящих практика, встретившись, поймут друг друга без слов. Не потому что их системы тождественны,
а потому что оба знают вкус усилия, тишины, расплавления эго и перестройки восприятия.

Это отличает их от формальных носителей традиций,
от «формальных членов», от академистов, от тех, кто повторяет слова, не делая из событием своей внутренней жизни не интериоризия практику.

Йогин — не знаток карты.
Йогин — тот, кто сжёг карту в жаре опыта и вышел на ту территорию, где ориентируются вне концептуального мышления.
Откровение не приобретается — оно перерабатывается, проживается, вплавляется в субъектность. Практика не существует вне осознающего ее сознания, а следовательно, только наши усилия, наша глубина, чистота и преданность будут определять то насколько она окажется эффективна для реализации.

Дмитрий Алферьев

Skip the Carousel

1 2 3 4 5

3 months ago | [YT] | 37

Karma

Будда и унитаз
(дзэн-история для внутреннего пользования)

Однажды Дима встретил Будду.
Посмотрел.
И убил.

Не из злости, не из протеста, не из метафизического юмора.
Просто — не привязался.

С раннего детства Дима не держался ни за что.
Подаренные с любовью игрушки отца он разбирал с интересом.
Собственные — утилизировал с ещё большим.

Каждый раз — по-разному:
то в пух и прах,
то в унитаз.

Без эмоций. Без церемоний.
И всегда — с финальным хлопком крышки.
Чтобы не осталось сомнений.

До рождения ребёнка я тоже считал себя непривязывающимся.
К людям. К вещам. К сообществам.
К практикам, ролям, движениям, реакциям.

Но он показал, что непривязанность — это не идея.
Это простое, чёткое действие, без оглядки на что либо.

Он не называл это ничем.
Он просто делал.
И смотрел вперёд.

С тех пор, если я встречаю Будду —
я сначала проверяю:
это я смотрю?
Или это я сново хочу сохранить какую то игрушку?

Если хочу —
я отпускаю.

Если тянет за руку —
бросаю в унитаз.

Если ум начинает жалеть —
закрываю крышку.
Хлопок.
Тишина.
Пространство.

Skip the Carousel

1 2 3 4

3 months ago | [YT] | 7

Karma

Сравню здесь еще ряд моментов, а именно схожие черты в боннском и шиваистском подходах:

1) Представление о тонком теле, состоящем из трех основных каналов и нескольких колес-чакр (от четырех до девяти).

2) Представление о пяти коренных и пяти второстепенных ветрах.

3) Представление о том, что существует нектароподобная белая капля, известная как белая бодхичитта, сома или чандра, расположенная на макушечной чакре, и ярко-красная капля, известная как красная бодхичитта или сурья, находящаяся чуть ниже пупка.

4) Представление о том, что каналы могут быть очищены с помощью таких практик, как девять очистительных дыханий, а красная капля может быть активирована с помощью практики, известной как дыхание сосуда/вазы/бумпачен (санскр. kumbhaka; тиб. rlung bum pa can), которая похожа на то, что Шардза Ринпоче называет промежуточным дыханием (bar rlung). В частности, в практике вазового дыхания ветер «держатель жизни» (санскр. prāna prāna; тиб. srog ‘dzin rlung) соединяется с ветром, «очищающим вниз» (санскр. apāna prāna; тиб. thur sel rlung) в месте слияния трех каналов. Это соединение ветров ослабляет узел, удерживающий красную каплю. В тибетских системах активизация красной капли и сопутствующих ей четырех восходящих блаженств затем растапливает белую каплю и вызывает четыре нисходящих блаженства. В этом суть практики туммо, встречающейся не только в Боне, но и в Ньингме, Кагью и Гелуг в Шести йогах Наропы, а также в Ламдре у Сакья. В шиваистских йогах жар красной капли пробуждает кундалини. То есть, практика дыхания сосуда является ядром практики туммо в Боне и других школах тибетского буддизма, а дыхание сосуда (кумбхака) и его многочисленные вариации являются ядром практики кундалини-йоги, изложенной в таких источниках, как «Хатха-йога Прадипика» и «Шива Самхита».

Пишу в Telegram. Канал : «Karma пространство практики»

Skip the Carousel

1 2 3 4 5

3 months ago | [YT] | 37

Karma

О начале изменений и конституировании субъекта

Фраза «в мире ничего не меняется, если никто не начинает менять» звучит тривиально. Но её мнимая очевидность скрывает глубинное противоречие: может ли “начать менять” тот, кто не выделен как субъект? И, если нет — что делает возможным это выделение? Любое изменение, если оно не редуцировано к случайному отклонению, требует акта различения: того, что есть, от того, что может быть иным. Но различение не возникает в пустоте. Оно предполагает точку отсчёта, внутреннюю опору — не реактивную, а сознающую. А значит, речь идёт не просто о действии, а о возникновении субъекта как различающего начала.

В этом смысле вопрос «почему ничего не меняется» не может быть адресован к миру.
Он должен быть адресован туда, где пока нет того, кто может различить иное состояние — потому что он ещё не собран, не сформирован, не выведен из потока автоматизмов, привычных оценок и заемных описаний. Пока человек мыслит себя либо как «простого в сложном мире», либо как «сложного в простом мире», он остаётся внутри обратимых компенсаторных моделей, не допускающих выхода. Первая — инфантилизирует: «я слишком мал, чтобы понять или менять». Вторая — нарциссична: «я слишком сложен, чтобы мир имел ко мне отношение». Обе — обходят реальное усилие различения.

Переход к возможности изменений начинается с создания сложного описания как себя, так и мира — не в смысле интеллектуализации, а как акта сборки множественных аспектов в единую когнитивно-перцептивную структуру.
Это означает:
– не упрощать себя до симптома, роли или образа,
– не редуцировать мир до враждебного хаоса или фиксированной схемы,
– не искать готовой оптики, но выстраивать её шаг за шагом через наблюдение, речь, сомнение, усилие.

Творческое состояние как выход из ограниченных описаний

Творческое состояние здесь — это не художественное вдохновение, а структурное преодоление когнитивной замкнутости.
Именно в нём субъект перестаёт быть заложником готовых описаний себя и мира и становится способным порождая видеть новое соотношение между элементами ситуации. Одновременно воспринимая ее как целое. Это состояние не является даром — оно требует дисциплины внимания, длительной установки на различение и отказа от предельных схем “я/мир”.

Творчество в этом смысле — это не самовыражение, а переход в зону, где становится возможным неповторимое различение. И только в этом состоянии субъект способен начинать менять не по внешнему импульсу, а потому что его восприятие перестраивается на иную структуру.

Изменения не начинаются в мире.
Они начинаются там, где кто-то перестаёт воспринимать данное как окончательное —
и способен удержать поле, в котором возможен новый акт различения. Этот кто-то не возникает сам по себе. О конституируется (становится, оформляется, проявляется как нечто определённое) через усилие сбора, различения, речи, телесной устойчивости и выхода за компенсаторные схемы.
Мир не станет другим — пока не возник тот, кто может его по-другому различить.
Именно так начинается подлинное изменение: с выделения субъекта как носителя различающего восприятия.

Пишу в telegram канал «Karma пространство практики»

3 months ago | [YT] | 8

Karma

Начну так пожалуй тему свободы. «Произвольное мышление: как ум учится быть свободным»

Есть мысли, которые приходят сами. Мы о чём-то вспоминаем, что-то представляем, на что-то реагируем — будто ум живёт своей жизнью. А есть другой тип мышления — когда мы сами решаем, куда смотреть, о чём размышлять, на чём сосредоточиться. Это и есть произвольное мышление: мышление, которое мы выбираем.

На первый взгляд, всё просто — взял и подумал. Но за этой способностью стоит длинная цепочка развития: личного, культурного, даже эволюционного.

Откуда в нас произвольность?

Дам сначала ракурс через психологический дискурс. Психологи называют произвольное мышление одной из высших психических функций. Помню как впервые встретил это описание у Выготского: человек не рождается с этой способностью, он учится ей. Сначала ребёнок слушает взрослого, потом начинает командовать сам себе через речь: "Не трогай!", "Делай вот так!". Постепенно эта речь уходит внутрь — и становится внутренним управлением. Уже не мама говорит «Соберись», а ты сам. И вот тут начинается взросление мышления.
Позже нейропсихологи (например, Лурия) выяснили, что произвольность тесно связана с лобными долями мозга — теми участками, которые отвечают за планирование, самоконтроль и долгосрочные цели. Когда мы что-то удерживаем в голове вопреки отвлечениям, принимаем решение не на эмоциях, а осознанно — это всё работа произвольного мышления.

Почему я считаю, что это важно?

Потому что без произвольности ум живёт по инерции. Мы реагируем, оправдываемся, вспоминаем, не замечая, что в этом нет выбора. Произвольное мышление — это когда ты замечаешь, останавливаешься и направляешь. Это не просто «думать», это выбирать, как думать. Но эта способность требует усилий. Мысли будут течь по старым руслам, даже если они ведут в тревогу, самокритику или пустоту. Потому сознательное мышление требует поддержки: намерения, фокуса, паузы. Я бы сказал активного внимания.

Для полноты картины ракурс в русле философии.

Для Канта — это суть разума: не просто знать, но мыслить по правилам, по закону. У Сартра — это основа свободы: мы не просто думаем, мы проектируем смысл, сами выбираем, кем быть. Гуссерль, основатель феноменологии, говорил, что ум может не только воспринимать, но и направлять себя — сознание «берёт в прицел» объект, осмысляет его, удерживает.

Так возникает главное: мышление — это не то, что происходит, а то, что мы делаем.

Собственно Йога

Буддийская, и индуистская йога, буддизм, тхеравады и Махаяны, суфизм, эзотерическое христианство, современные психотехнологии и интегральные методы — содержат в себе как основу обучение внутреннему самоуправлению, активному или в контексте этого ракурса я бы сказал произвольному вниманию.
Но дальше происходит интересное, когда практика осознанности становится стабильной, мы начинаем замечать не только сами мысли, но и природу их появления. Даже если мысль была вызвана волевым усилием — например, размышлением над вопросом или намеренным различением — она остаётся движением в поле сознания. Произвольная мысль — это не отсутствие импульса, а заменённый импульс: не от внешнего раздражителя, а от внутреннего намерения. Но сам факт того, что мысль движется, уже выделяет её как нечто вторичное по отношению к осознаванию. Мышление, каким бы направленным ни было, обладает определённой структурой: в нём есть форма, граница, направление, опора на язык. А значит, оно исключает всё, что в этот момент не входит в фокус.

И тут возникает парадокс: чем тоньше и произвольнее мысль, тем яснее видно, что она не есть всё, что есть. Что она не охватывает целое, а лишь указывает на его фрагмент. И тогда возникает сдвиг: интерес перемещается с мысли на само осознавание, в котором эта мысль возникла.

Что такое это осознавание?

Осознавание — это не объект, не мысль, не форма, но то, что делает возможным появление всех форм. Это как экран, на котором разворачивается фильм. Мы можем произвольно выбрать кадр, сюжет, стиль, но экран — всегда до и вне всего.

Продолжение текста в Telegram «Karma пространство практики»

3 months ago | [YT] | 8

Karma

Отвечая на вопрос о целях

Часть 1.
Давайте так, что значит «ставить высокие цели», если всё подвижно? Если любое состояние временно, если даже различение — не достижение, а узнавание, что тогда можно назвать целью?

В начале практики почти всегда присутствуют внешние, социокультурные мотивации. Желание быть более собранным, спокойным, эффективным. Иногда — тяга к экзотике, к особому духовному опыту. Это не ошибка — это естественная проекция восприятия, в которой практика сначала воспринимается как средство достижения чего-то вне неё. Но именно эти мотивации и порождают искажения. Практика превращается в утилитарный инструмент или в нарратив самоподтверждения. Йога как контроль. Осознавание как метод саморегуляции. Тишина как приятный побочный эффект.

Но практика не про то и не про это. Не про покой. Не про улучшение. Не про результат. Это все относительно. Реальная работа начинается с распознавания того, что в тебе хочет результата — и почему.

Цель здесь — не то, к чему ты идёшь, а то, в чём исчезает нужда в движении как компенсации. Это не “результат”, а просто качество разворачивания, узнавания, за которым уже нечего достигать, но есть что различать.

Цель — это не просветление. И не состояние без мыслей. Цель — это исчерпание иллюзии того, что мы можем подменить различение еще одним переживанием. Когда говоришь «я хочу», — различи, из какого места возникает это желание. Когда ты стремишься к покою — различи, что в тебе ищет покой и зачем. Цель тогда — не фигура с каким то ярлыком, а способ различать сам механизм ее [цели] формирования. Не выход из цикла, а узнавание, откуда цикл вообще становится видимым. В этом смысле, цель практики — это когда ничто больше не требует быть целью, и в этом открывается ясность, которая не нуждается в закреплении, но уже не может быть отменена. Отменять некому.

Вторая часть в Telegram «Karma пространство практики»

3 months ago | [YT] | 9