✠ "Какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск"
✔Заметка о дореволюционном христолюбивом русском воинстве
После крещения Руси в 988 году основная масса народа постепенно воспринимала православие и становилась однородной в религиозном отношении. Термин русский приобрел характер не столько этнический, сколько конфессиональный и был почти синонимом слова православный. Четкое осознание причастности к православной вере проявлялось в мирное время (общепринятое обращение к собравшимся на сельских сходах было православные), но — особенно — во время войн и вооруженных конфликтов. В эти периоды идентификация по религиозному признаку выражалась еще более отчетливо. Конфессионим православные выполнял функции этнического определителя русских.В повседневности мирного времени начинали вырабатываться представления о единстве, о внутреннем родстве народа и армии. Призываемый на военную службу был в глазах народа защитником Отечества и неизменно ощущал уважительное отношение односельчан, всех обитателей округи. Конечно, рекрутские наборы, особенно “нечаянные”, тяжелым бременем ложились на народ, и в его песнях щемяще звучало отчаяние семейств перед длительной разлукой, тягостями издержек. Но в главных своих чертах отношение к армии и защите Родины определялось сильно развитым у русских государственным сознанием. По сообщению из Шадринского уезда Пермской губернии, отдаваемые в военную службу молодые люди, конечно, не без грусти и слез расставались с родными и родиной. «Но жалоб вы здесь не услышите. “На то воля Божия”,— говорит будущий воин. А потому между ними нет беглецов: все служили и служат с честию». Когда проводилась мобилизация, запасные люди, судя по губернаторским отчетам, собирались быстро; уклонившихся от явки по призыву практически не бывало.В войсках призывник сразу же окунался в атмосферу служения Отечеству. Российская армия и флот были православными не только по духу, но и по форме. Православность пронизывала воинские ритуалы, службу и быт воинов; об идее защиты веры напоминали все военные реликвии. Особую роль играл ритуал принятия присяги. После торжественного богослужения, в присутствии командира части, всех офицеров и солдат, присягающий должен был положить руку на Евангелие.В дореволюционной армии был развит институт полковых священников. Обязанность полкового священника во время сражений — быть неотлучно при войске — требовала чрезвычайного самоотвержения. В Отечественную войну 1812 года от ран и болезней погибло до 50 полковых священников; в Крымскую и русско-турецкую войну 1877—1878 годов — до 30 человек. В годы первой мировой войны в армии находилось около 2 тысяч священнослужителей.Религиозность классического русского воина мистически, возможно, связана с событиями 988 года. В этом году в греческом городе Корсуне (Херсоне) в церкви св. Василия крестилась, по преданию, почти вся дружина князя Владимира. Древнерусское войско стало по преимуществу христианским до того, как состоялось крещение киевлян в Днепре. С тех пор начали складываться священные русские воинские традиции.Одна из основ православной веры - самоотречение. Усвоение христианских заповедей — возлюбить ближнего своего как самого себя и положить душу свою за други своя — было способно поднять воина на недосягаемую степень нравственной высоты. Его подвиг опирался на подсознательную готовность к принесению жертвы. При этом подобное состояние души обычно проявлялось в скромной, незаметной форме, которая вполне соответствовала христианскому смирению русского народа.А.Н.Куропаткин (начальник штаба Скобелева в русско-турецкой войне 1877—1878 годов, с 1898 года военный министр) изложил свое видение военной доктрины в трехтомном труде «Задачи русской армии». В нем он уделил много внимания духовной силе русского войска: «Кто близко видел обнаженные головы тысяч людей перед движением на штурм, видел серьезные лица, губы, шепчущие молитвы, видел затем то спокойствие, которое овладевало массою после молитвы, отдавшей их на волю Божию, тот никогда не забудет этого зрелища и поймет, какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск».Вера в Бога поддерживала солдат в неудачах, поражениях — ведь «неудачи к смирению располагают, а смиренным дает Господь благодать». Русско- японская война была непопулярна, ее лозунги и перспективы были чуждысознанию народа, воспитанного в вере, а не в духе агрессивной политики. Но несмотря на неудачный ее ход, «ни у кого в армии не было мысли бросить войну и помириться»; напротив, все переносили, прибавляя про себя: «Авось перетерпим, авось Господь поможет, и мы победим».Религиозное чувство ободряло попавших в плен в годы первой мировой войны. Атаман Всевеликого войска донского, впоследствии деятель Белого движения П. Н. Краснов, записал воспоминания сестры милосердия, которая в первый год войны работала на фронте, а затем в 1915 году была назначена посетить военнопленных в Австро-Венгрии. В Венгрии, в одном поместье, где работали 400 русских пленных, к сестре подошли несколько человек и один из них сказал: «Сестрица, мы построили часовню. Мы хотели бы, чтобы ты посмотрела ее. Но не суди ее очень строго. Она очень маленькая. Мы хотели, чтобы она была совсем русской, и мы строили ее из русского леса, выросшего в России. Мы собрали доски от тех ящиков, в которых нам посылали посылки из России, и из них построили себе часовню. Мы отдавали последнее, что имели, чтобы построить ее себе» (П.А.Краснов. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии).Армия по самому существу своему требует беззаветного исполнения долга. Солдаты и офицеры шли на войну и совершали подвиги, памятуя о христианском служении, которое понималось как долг перед национальным целым.Воин-христианин был убежден, что умирая за своих ближних, он исполняет закон Христа. Подвижничество русского солдата было основано на вере в высшую правду, за которую он бескорыстно отдавал свою жизнь. Вспомним приведенное Ф. М. Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 год известие о мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова. Фома Данилов, происходивший из крестьян села Самарской губернии, был захвачен в плен турками-кипчаками и умервщлен ими после многочисленных истязаний за то, что не захотел перейти к ним в службу и принять магометанство. Сам хан обещал ему помилование, если он согласится отречься от своей веры. Данилов отвечал, что готов принять муку мученическую, но изменить кресту не может и, как царский подданный, «должен исполнить свою к царю и к христианству обязанность». 21 ноября 1875 года пленного замучили до смерти, у него остались жена Евфросинья 27 лет и дочь Улита 6 лет (вскоре по почину Самарского губернатора для них собрали 1320 рублей, дочь Данилова приняли в учебное заведение).Достоевского более всего поразило, что в обществе (а известие о кончине Данилова было напечатано в «Русском инвалиде» и перепечатано в некоторых других газетах) не обнаружилось никакого удивления: «Я не про народ говорю: там удивления и не надо, в нем удивления и не будет; поступок Фомы ему не может казаться необыкновенным, уже по одной великой вере народа в себя и в душу свою. Он отзовется на этот подвиг лишь великим чувством и великим умилением. Но, случись подобный факт в Европе, то есть подобный факт проявления великого духа, у англичан, у французов, у немцев, и они наверняка прокричали бы о нем на весь мир. Нет, помилуйте, господа, знаете ли, как мне представляется этот темный безвестный Туркестанского батальона соддат? Да ведь это, так сказать,— эмблема Росии, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ ее, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великий дух и всякую возможность подъема и проявления великой мысли и великого чувства». Неприметный русский солдат принял жесточайшие муки и умер, удивив истязателей. Пострадал он в одиночестве. Надежда на то, что подвиг его узнают и оценят, не могла стать для него утешением. Не было здесь и вполне, казалось бы, допустимой сделки с совестью: «Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, ведь никто не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделаю». «Честность изумительная, первоначальная, стихийная,— продолжал Достоевский.— Тут именно — как бы портрет, как бы всецелое изображение народа русского... Ну нам ли учить народ вере в себя самого и в свои силы? У народа есть Фомы Даниловы, и их тысячи, а мы совсем и не верим в русские силы, да и неверие это считаем за высшее просвещение и чуть не за доблесть»📚по книге М.М. Громыко, М.В. Буганов "О воззрениях русского народа"
С отцом Георгием за лавками
✠ "Какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск"
✔Заметка о дореволюционном христолюбивом русском воинстве
После крещения Руси в 988 году основная масса народа постепенно воспринимала православие и становилась однородной в религиозном отношении. Термин русский приобрел характер не столько этнический, сколько конфессиональный и был почти синонимом слова православный. Четкое осознание причастности к православной вере проявлялось в мирное время (общепринятое обращение к собравшимся на сельских сходах было православные), но — особенно — во время войн и вооруженных конфликтов. В эти периоды идентификация по религиозному признаку выражалась еще более отчетливо. Конфессионим православные выполнял функции этнического определителя русских.В повседневности мирного времени начинали вырабатываться представления о единстве, о внутреннем родстве народа и армии. Призываемый на военную службу был в глазах народа защитником Отечества и неизменно ощущал уважительное отношение односельчан, всех обитателей округи. Конечно, рекрутские наборы, особенно “нечаянные”, тяжелым бременем ложились на народ, и в его песнях щемяще звучало отчаяние семейств перед длительной разлукой, тягостями издержек. Но в главных своих чертах отношение к армии и защите Родины определялось сильно развитым у русских государственным сознанием. По сообщению из Шадринского уезда Пермской губернии, отдаваемые в военную службу молодые люди, конечно, не без грусти и слез расставались с родными и родиной. «Но жалоб вы здесь не услышите. “На то воля Божия”,— говорит будущий воин. А потому между ними нет беглецов: все служили и служат с честию». Когда проводилась мобилизация, запасные люди, судя по губернаторским отчетам, собирались быстро; уклонившихся от явки по призыву практически не бывало.В войсках призывник сразу же окунался в атмосферу служения Отечеству. Российская армия и флот были православными не только по духу, но и по форме. Православность пронизывала воинские ритуалы, службу и быт воинов; об идее защиты веры напоминали все военные реликвии. Особую роль играл ритуал принятия присяги. После торжественного богослужения, в присутствии командира части, всех офицеров и солдат, присягающий должен был положить руку на Евангелие.В дореволюционной армии был развит институт полковых священников. Обязанность полкового священника во время сражений — быть неотлучно при войске — требовала чрезвычайного самоотвержения. В Отечественную войну 1812 года от ран и болезней погибло до 50 полковых священников; в Крымскую и русско-турецкую войну 1877—1878 годов — до 30 человек. В годы первой мировой войны в армии находилось около 2 тысяч священнослужителей.Религиозность классического русского воина мистически, возможно, связана с событиями 988 года. В этом году в греческом городе Корсуне (Херсоне) в церкви св. Василия крестилась, по преданию, почти вся дружина князя Владимира. Древнерусское войско стало по преимуществу христианским до того, как состоялось крещение киевлян в Днепре. С тех пор начали складываться священные русские воинские традиции.Одна из основ православной веры - самоотречение. Усвоение христианских заповедей — возлюбить ближнего своего как самого себя и положить душу свою за други своя — было способно поднять воина на недосягаемую степень нравственной высоты. Его подвиг опирался на подсознательную готовность к принесению жертвы. При этом подобное состояние души обычно проявлялось в скромной, незаметной форме, которая вполне соответствовала христианскому смирению русского народа.А.Н.Куропаткин (начальник штаба Скобелева в русско-турецкой войне 1877—1878 годов, с 1898 года военный министр) изложил свое видение военной доктрины в трехтомном труде «Задачи русской армии». В нем он уделил много внимания духовной силе русского войска: «Кто близко видел обнаженные головы тысяч людей перед движением на штурм, видел серьезные лица, губы, шепчущие молитвы, видел затем то спокойствие, которое овладевало массою после молитвы, отдавшей их на волю Божию, тот никогда не забудет этого зрелища и поймет, какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск».Вера в Бога поддерживала солдат в неудачах, поражениях — ведь «неудачи к смирению располагают, а смиренным дает Господь благодать». Русско- японская война была непопулярна, ее лозунги и перспективы были чуждысознанию народа, воспитанного в вере, а не в духе агрессивной политики. Но несмотря на неудачный ее ход, «ни у кого в армии не было мысли бросить войну и помириться»; напротив, все переносили, прибавляя про себя: «Авось перетерпим, авось Господь поможет, и мы победим».Религиозное чувство ободряло попавших в плен в годы первой мировой войны. Атаман Всевеликого войска донского, впоследствии деятель Белого движения П. Н. Краснов, записал воспоминания сестры милосердия, которая в первый год войны работала на фронте, а затем в 1915 году была назначена посетить военнопленных в Австро-Венгрии. В Венгрии, в одном поместье, где работали 400 русских пленных, к сестре подошли несколько человек и один из них сказал: «Сестрица, мы построили часовню. Мы хотели бы, чтобы ты посмотрела ее. Но не суди ее очень строго. Она очень маленькая. Мы хотели, чтобы она была совсем русской, и мы строили ее из русского леса, выросшего в России. Мы собрали доски от тех ящиков, в которых нам посылали посылки из России, и из них построили себе часовню. Мы отдавали последнее, что имели, чтобы построить ее себе» (П.А.Краснов. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии).Армия по самому существу своему требует беззаветного исполнения долга. Солдаты и офицеры шли на войну и совершали подвиги, памятуя о христианском служении, которое понималось как долг перед национальным целым.Воин-христианин был убежден, что умирая за своих ближних, он исполняет закон Христа. Подвижничество русского солдата было основано на вере в высшую правду, за которую он бескорыстно отдавал свою жизнь. Вспомним приведенное Ф. М. Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 год известие о мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова. Фома Данилов, происходивший из крестьян села Самарской губернии, был захвачен в плен турками-кипчаками и умервщлен ими после многочисленных истязаний за то, что не захотел перейти к ним в службу и принять магометанство. Сам хан обещал ему помилование, если он согласится отречься от своей веры. Данилов отвечал, что готов принять муку мученическую, но изменить кресту не может и, как царский подданный, «должен исполнить свою к царю и к христианству обязанность». 21 ноября 1875 года пленного замучили до смерти, у него остались жена Евфросинья 27 лет и дочь Улита 6 лет (вскоре по почину Самарского губернатора для них собрали 1320 рублей, дочь Данилова приняли в учебное заведение).Достоевского более всего поразило, что в обществе (а известие о кончине Данилова было напечатано в «Русском инвалиде» и перепечатано в некоторых других газетах) не обнаружилось никакого удивления: «Я не про народ говорю: там удивления и не надо, в нем удивления и не будет; поступок Фомы ему не может казаться необыкновенным, уже по одной великой вере народа в себя и в душу свою. Он отзовется на этот подвиг лишь великим чувством и великим умилением. Но, случись подобный факт в Европе, то есть подобный факт проявления великого духа, у англичан, у французов, у немцев, и они наверняка прокричали бы о нем на весь мир. Нет, помилуйте, господа, знаете ли, как мне представляется этот темный безвестный Туркестанского батальона соддат? Да ведь это, так сказать,— эмблема Росии, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ ее, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великий дух и всякую возможность подъема и проявления великой мысли и великого чувства». Неприметный русский солдат принял жесточайшие муки и умер, удивив истязателей. Пострадал он в одиночестве. Надежда на то, что подвиг его узнают и оценят, не могла стать для него утешением. Не было здесь и вполне, казалось бы, допустимой сделки с совестью: «Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, ведь никто не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделаю». «Честность изумительная, первоначальная, стихийная,— продолжал Достоевский.— Тут именно — как бы портрет, как бы всецелое изображение народа русского... Ну нам ли учить народ вере в себя самого и в свои силы? У народа есть Фомы Даниловы, и их тысячи, а мы совсем и не верим в русские силы, да и неверие это считаем за высшее просвещение и чуть не за доблесть»📚по книге М.М. Громыко, М.В. Буганов "О воззрениях русского народа"
4 years ago | [YT] | 8