На поверхности, где когда-то был город, царила непривычная, звенящая тишина. Обломки зданий, вывороченный асфальт, остовы деревьев — всё это было свидетельством недавней войны. Два солдата осторожно двигались по этой мёртвой земле. Их униформа была современной, на их шлемах были датчики, а на предплечьях — жёлтые повязки. Они шли тихо, внимательно осматривая каждый разрушенный дом.
Один из них, по имени Сергей, был выше и крепче. Он шёл впереди, держа наготове автомат. Второй, Андрей, был моложе. Его глаза были наполнены печалью, которая была древнее, чем эти развалины. Они говорили тихо, негромко, будто боясь потревожить спящую смерть.
— Здесь был наш дом, — тихо сказал Сергей, остановившись. — Яблоня. Помнишь?
Андрей остановился, огляделся. Его взгляд упал на обгоревший, расколотый ствол, торчавший из земли. Его сердце пронзила острая, невыносимая боль.
— Помню, — прошептал он, и его голос был похож на скрежет. — Это я её посадил. В тот год, когда у меня дочка родилась.
Сергей посмотрел на то место, где когда-то стоял его дом. Под горой строительного мусора он увидел нечто, что заставило его замереть.
— Андрей, помоги, — сказал он, его голос дрожал. — Кажется, я нашёл вход в подвал.
Они принялись разбирать завал, стараясь работать как можно тише. Через некоторое время им удалось сдвинуть тяжёлые обломки, и образовалась небольшая щель.
— Я полезу, — сказал Сергей, втискиваясь в узкий проём.
Он оказался в непроглядной, зловонной темноте. Вонь тлена, сырости и чего-то ещё, ужасного, ударила ему в нос. Он включил фонарик. Луч света осветил разбросанные вещи, а потом наткнулся на две маленькие, безжизненные, сильно иссохшие формы, лежащие друг на друге, окутанные истлевшими, пыльными тканями. Андрей услышал его рваный, заглушённый крик.
— Что там? — крикнул Андрей с поверхности.
— Не входи! — закричал Сергей в ответ. — Не входи, ради Бога!
Но Андрей уже понял, что произошло что-то ужасное. Он не слушал. Он оттолкнул последние обломки и спрыгнул вниз, в эту смрадную, ледяную тьму.
Они разгребали одежду. Сквозь пыль, грязь и слёзы они увидели их. Две маленькие, высохшие, безжизненные формы. Одна, побольше, в поблекшей, истлевшей розовой кофточке, обнимала другую, совсем маленькую, в выцветшем, рваном голубом комбинезончике. Их кожа высохла и почернела, плотно обтянув кости, позы застыли в вечном объятии смерти. В руке у той, что была побольше, была сжата маленькая, плюшевая игрушка.
Сергей рухнул на колени. Его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Андрей поднял останки девочки, бережно, словно она была ещё жива. В его руке была та самая игрушка. Он узнал её.
— Настя, — прошептал он, и его голос был так полон боли, что, казалось, она вот-вот разорвёт его на части.
Он обнял эти хрупкие останки, прижал их к своей груди и закричал. Это был не человеческий крик. Это был крик зверя, раненого, потерявшего всё. Сергей, прижимая к себе останки маленького мальчика, молчал. Он лишь скрипел зубами, чувствуя, как слёзы жгут его глаза.
Андрей опустил взгляд на маленький, хрупкий скелет, который обнимал его дочь. Он увидел маленькую ручку, которая когда-то так нежно сжимала его палец. Егорка. Он склонился над ним, прижал его к себе вместе с дочерью, и его горе стало двойным, безмерным.
Вскоре они нашли и остальные тела — матери и дедушки, лежащие недалеко от входа. Все четверо были похоронены рядом, под старой яблоней.
Андрей прижал к себе игрушку, и её жёлтая шёрстка и синие глазки показались ему такими знакомыми, такими родными. Он смотрел на неё, и в его глазах стояли слёзы, которые он не мог сдержать. Эта маленькая игрушка, эта хрупкая вещь, была его семьёй, его домом, его потерянным миром.
Они превратили жизнь в пыль, а смех — в тишину. И тогда в его измученном сознании, словно грохот отдалённой битвы, стала складываться картина, куда более страшная, чем развалины вокруг. Он понял, что они не были чудовищами, что пришли из бездны. Они были такими же людьми, как он. С руками, что держали оружие, и, возможно, с детьми, которые ждали их дома. И всё это — за что? За цену, которую можно измерить деньгами. За несколько бумажных купюр, которые были ничтожной платой за то, что они отняли у него.
Его горе перестало быть просто личным. Оно стало горечью всего мира, который, как и его дом, оказался разрушенным и осквернённым. Они украли не только жизни, но и саму ценность жизни. И единственное, что ему теперь осталось — это стоять на могилах своей семьи. И помнить. Его борьба закончилась, а его трагедия только начиналась.
Он обнимал останки своего ребёнка, и игрушку, которая была цветом его земли. И он понял, что его новый долг — нести этот груз. Не для себя, не для войны. А для них, лежащих в этой земле. Чтобы их смерть не была напрасной. Чтобы мир никогда не забыл, во что превращается человек, когда он ставит деньги выше человечности.
Пульс Слов
Продолжение
Молчание жёлто-синих глаз
Прошло 378 дней.
На поверхности, где когда-то был город, царила непривычная, звенящая тишина. Обломки зданий, вывороченный асфальт, остовы деревьев — всё это было свидетельством недавней войны. Два солдата осторожно двигались по этой мёртвой земле. Их униформа была современной, на их шлемах были датчики, а на предплечьях — жёлтые повязки. Они шли тихо, внимательно осматривая каждый разрушенный дом.
Один из них, по имени Сергей, был выше и крепче. Он шёл впереди, держа наготове автомат. Второй, Андрей, был моложе. Его глаза были наполнены печалью, которая была древнее, чем эти развалины. Они говорили тихо, негромко, будто боясь потревожить спящую смерть.
— Здесь был наш дом, — тихо сказал Сергей, остановившись. — Яблоня. Помнишь?
Андрей остановился, огляделся. Его взгляд упал на обгоревший, расколотый ствол, торчавший из земли. Его сердце пронзила острая, невыносимая боль.
— Помню, — прошептал он, и его голос был похож на скрежет. — Это я её посадил. В тот год, когда у меня дочка родилась.
Сергей посмотрел на то место, где когда-то стоял его дом. Под горой строительного мусора он увидел нечто, что заставило его замереть.
— Андрей, помоги, — сказал он, его голос дрожал. — Кажется, я нашёл вход в подвал.
Они принялись разбирать завал, стараясь работать как можно тише. Через некоторое время им удалось сдвинуть тяжёлые обломки, и образовалась небольшая щель.
— Я полезу, — сказал Сергей, втискиваясь в узкий проём.
Он оказался в непроглядной, зловонной темноте. Вонь тлена, сырости и чего-то ещё, ужасного, ударила ему в нос. Он включил фонарик. Луч света осветил разбросанные вещи, а потом наткнулся на две маленькие, безжизненные, сильно иссохшие формы, лежащие друг на друге, окутанные истлевшими, пыльными тканями. Андрей услышал его рваный, заглушённый крик.
— Что там? — крикнул Андрей с поверхности.
— Не входи! — закричал Сергей в ответ. — Не входи, ради Бога!
Но Андрей уже понял, что произошло что-то ужасное. Он не слушал. Он оттолкнул последние обломки и спрыгнул вниз, в эту смрадную, ледяную тьму.
Они разгребали одежду. Сквозь пыль, грязь и слёзы они увидели их. Две маленькие, высохшие, безжизненные формы. Одна, побольше, в поблекшей, истлевшей розовой кофточке, обнимала другую, совсем маленькую, в выцветшем, рваном голубом комбинезончике. Их кожа высохла и почернела, плотно обтянув кости, позы застыли в вечном объятии смерти. В руке у той, что была побольше, была сжата маленькая, плюшевая игрушка.
Сергей рухнул на колени. Его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Андрей поднял останки девочки, бережно, словно она была ещё жива. В его руке была та самая игрушка. Он узнал её.
— Настя, — прошептал он, и его голос был так полон боли, что, казалось, она вот-вот разорвёт его на части.
Он обнял эти хрупкие останки, прижал их к своей груди и закричал. Это был не человеческий крик. Это был крик зверя, раненого, потерявшего всё. Сергей, прижимая к себе останки маленького мальчика, молчал. Он лишь скрипел зубами, чувствуя, как слёзы жгут его глаза.
Андрей опустил взгляд на маленький, хрупкий скелет, который обнимал его дочь. Он увидел маленькую ручку, которая когда-то так нежно сжимала его палец. Егорка. Он склонился над ним, прижал его к себе вместе с дочерью, и его горе стало двойным, безмерным.
Вскоре они нашли и остальные тела — матери и дедушки, лежащие недалеко от входа. Все четверо были похоронены рядом, под старой яблоней.
Андрей прижал к себе игрушку, и её жёлтая шёрстка и синие глазки показались ему такими знакомыми, такими родными. Он смотрел на неё, и в его глазах стояли слёзы, которые он не мог сдержать. Эта маленькая игрушка, эта хрупкая вещь, была его семьёй, его домом, его потерянным миром.
Они превратили жизнь в пыль, а смех — в тишину. И тогда в его измученном сознании, словно грохот отдалённой битвы, стала складываться картина, куда более страшная, чем развалины вокруг. Он понял, что они не были чудовищами, что пришли из бездны. Они были такими же людьми, как он. С руками, что держали оружие, и, возможно, с детьми, которые ждали их дома. И всё это — за что? За цену, которую можно измерить деньгами. За несколько бумажных купюр, которые были ничтожной платой за то, что они отняли у него.
Его горе перестало быть просто личным. Оно стало горечью всего мира, который, как и его дом, оказался разрушенным и осквернённым. Они украли не только жизни, но и саму ценность жизни. И единственное, что ему теперь осталось — это стоять на могилах своей семьи. И помнить. Его борьба закончилась, а его трагедия только начиналась.
Он обнимал останки своего ребёнка, и игрушку, которая была цветом его земли. И он понял, что его новый долг — нести этот груз. Не для себя, не для войны. А для них, лежащих в этой земле. Чтобы их смерть не была напрасной. Чтобы мир никогда не забыл, во что превращается человек, когда он ставит деньги выше человечности.
2 months ago (edited) | [YT] | 0