Брат Диас медленно повернулся, запрокинув голову и приоткрыв рот, охваченный благоговейным трепетом.
— Как же красиво...
Часовня Святой Целесообразности была, пожалуй, в четыре раза выше, чем шире, и представляла собой гулкий колодец из разноцветного мрамора, освещенный ангельскими лучами, падающими из высокого купола. В резных нишах стояли скульптуры Добродетелей в человеческом обличье, а стены были увешаны изображениями семидесяти семи старших святых и головокружительным количеством младших. Там была кафедра из порфира, которая могла бы стать достойным центральным элементом кафедрального собора, а на аналое лежал инкрустированный драгоценными камнями экземпляр Священного Писания.
Его кафедра, понял он, и благоговейный трепет начал таять под теплым сиянием удовлетворения. Его кафедра в его часовне. По общему признанию, он никогда не был хорошим проповедником. Но в таком месте как это? Он справится.
— Это прекрасно. — Батиста чересчур фамильярно обняла его за плечи и указала на картину. — Этот святой Стефан кисти Хавараццы.
— Правда?
— Я его знала, кстати.
— Святого Стефана?
— Хавараццу. — Батиста скромно откинула с лица выбившийся локон, но он тут же упал обратно. — Однажды он написал мой портрет.
— Правда?
— В то время я была без работы и служила фрейлиной у королевы Сицилии.
— Ты… что?
— Днем он рисовал ее. А вечерами ему позировала я. — Она наклонилась ближе и прошептала: — Он хотел нарисовать меня обнаженной.
— Э-э...
— Но я настояла, чтобы он остался в одежде! — Батиста рассмеялась, потом ее смех перешел в хихиканье, а хихиканье - в неловкое молчание. Она промокнула глаза. — Он умер от сифилиса.
— Хаварацца умер от сифилиса?
— А королева Сицилии — вскоре после него. Делайте из этого выводы. Кажется, эта картина у герцога Миланского.
— Королевы Сицилии?
— Нет, та, на которой я. Он был прекрасным человеком.
— Герцог Миланский?
— Фу, нет. Он - полное дерьмо. Я имела в виду Хавараццу. — Она рассматривала картину, на которой был изображен святой Стефан, блаженно улыбающийся, пока зубастые эльфы сдавливают его яйца раскаленными щипцами. — Одна из тех по-настоящему чистых душ, которые иногда встречаются.
— Мне… очень жаль это слышать. О его смерти, то есть, а не о его чистой душе…— Брат Диас воспользовался моментом, чтобы выскользнуть из-под руки Батисты. У него уже много лет не было такого близкого контакта с женщиной, и тогда результат был далеко не радостным. Он с нежностью положил руку на одну из нескольких дюжин гигантских вотивных [1] свечей, по меньшей мере, в два раза выше него и толщиной со ствол дерева, задаваясь вопросом, сколько они могли стоить. Он одержал невоспетую победу, заключив новый контракт с поставщиком свечей от имени своего монастыря, так что имел представление. — Это действительно прекрасная часовня…
Гордость не входила в число двенадцати добродетелей, но после того, как он так долго пребывал в позоре, он не мог не представлять себе лица своих так называемых братьев в трапезной, когда они услышат эту новость. Викарий? Роскошной и особой часовни? В Небесном дворце? Он представил себе чудовищное хвастовство его матери, пренебрежение мелкими достижениями его настоящих братьев, блюда, которые сначала будут подавать ему, после чего они будут ссориться из-за объедков...
Его мечтания прервал резкий голос Якоба из Торна.
— Мы не будем проводить здесь много времени.
— Не будем?
Рыцарь сунул руку под кафедру и поморщился, пока что-то искал. Раздался лязг, скрежет шестеренок, и кафедра отодвинулась в сторону, открывая скрытую лестницу, уходящую вниз.
— Ваша паства внизу.
You need to read
Джо Аберкромби. "Дьяволы".
Глава 5. Паства паршивых овец.
Брат Диас медленно повернулся, запрокинув голову и приоткрыв рот, охваченный благоговейным трепетом.
— Как же красиво...
Часовня Святой Целесообразности была, пожалуй, в четыре раза выше, чем шире, и представляла собой гулкий колодец из разноцветного мрамора, освещенный ангельскими лучами, падающими из высокого купола. В резных нишах стояли скульптуры Добродетелей в человеческом обличье, а стены были увешаны изображениями семидесяти семи старших святых и головокружительным количеством младших. Там была кафедра из порфира, которая могла бы стать достойным центральным элементом кафедрального собора, а на аналое лежал инкрустированный драгоценными камнями экземпляр Священного Писания.
Его кафедра, понял он, и благоговейный трепет начал таять под теплым сиянием удовлетворения. Его кафедра в его часовне. По общему признанию, он никогда не был хорошим проповедником. Но в таком месте как это? Он справится.
— Это прекрасно. — Батиста чересчур фамильярно обняла его за плечи и указала на картину. — Этот святой Стефан кисти Хавараццы.
— Правда?
— Я его знала, кстати.
— Святого Стефана?
— Хавараццу. — Батиста скромно откинула с лица выбившийся локон, но он тут же упал обратно. — Однажды он написал мой портрет.
— Правда?
— В то время я была без работы и служила фрейлиной у королевы Сицилии.
— Ты… что?
— Днем он рисовал ее. А вечерами ему позировала я. — Она наклонилась ближе и прошептала: — Он хотел нарисовать меня обнаженной.
— Э-э...
— Но я настояла, чтобы он остался в одежде! — Батиста рассмеялась, потом ее смех перешел в хихиканье, а хихиканье - в неловкое молчание. Она промокнула глаза. — Он умер от сифилиса.
— Хаварацца умер от сифилиса?
— А королева Сицилии — вскоре после него. Делайте из этого выводы. Кажется, эта картина у герцога Миланского.
— Королевы Сицилии?
— Нет, та, на которой я. Он был прекрасным человеком.
— Герцог Миланский?
— Фу, нет. Он - полное дерьмо. Я имела в виду Хавараццу. — Она рассматривала картину, на которой был изображен святой Стефан, блаженно улыбающийся, пока зубастые эльфы сдавливают его яйца раскаленными щипцами. — Одна из тех по-настоящему чистых душ, которые иногда встречаются.
— Мне… очень жаль это слышать. О его смерти, то есть, а не о его чистой душе…— Брат Диас воспользовался моментом, чтобы выскользнуть из-под руки Батисты. У него уже много лет не было такого близкого контакта с женщиной, и тогда результат был далеко не радостным. Он с нежностью положил руку на одну из нескольких дюжин гигантских вотивных [1] свечей, по меньшей мере, в два раза выше него и толщиной со ствол дерева, задаваясь вопросом, сколько они могли стоить. Он одержал невоспетую победу, заключив новый контракт с поставщиком свечей от имени своего монастыря, так что имел представление. — Это действительно прекрасная часовня…
Гордость не входила в число двенадцати добродетелей, но после того, как он так долго пребывал в позоре, он не мог не представлять себе лица своих так называемых братьев в трапезной, когда они услышат эту новость. Викарий? Роскошной и особой часовни? В Небесном дворце? Он представил себе чудовищное хвастовство его матери, пренебрежение мелкими достижениями его настоящих братьев, блюда, которые сначала будут подавать ему, после чего они будут ссориться из-за объедков...
Его мечтания прервал резкий голос Якоба из Торна.
— Мы не будем проводить здесь много времени.
— Не будем?
Рыцарь сунул руку под кафедру и поморщился, пока что-то искал. Раздался лязг, скрежет шестеренок, и кафедра отодвинулась в сторону, открывая скрытую лестницу, уходящую вниз.
— Ваша паства внизу.
Продолжение ждёт вас здесь в свободном доступе:
boosty.to/youneedtoread
boosty.to/youneedtoread
boosty.to/youneedtoread
❤️
#джоаберкромби #дьяволы #чтопочитать
3 months ago | [YT] | 5