Глава 22. «Чайханы знают больше, чем посольства»
14 июня 1913 года. Ускюдар. Узкие улицы, вечерний базар, и чайхана Халиля — старого знакомого Маргареты.
Вечерний Ускюдар дышал пряными ароматами восточного базара — корица, кардамон, свежая мята смешивались с запахом жареного мяса и старой пыли.
Лизи и Мата Хари шли по узким, извилистым улочкам, где шум толпы, смех и крики торговцев заглушали собственные мысли. Фонари только начинали зажигаться, бросая длинные, танцующие тени.
— Если ты не уверена, что человек врёт — жди, пока он предложит чай, — сказала Мата Хари, когда они вошли под навес чайханы Халиля. Её голос был низким, но отчётливым, почти шепчущим среди гула голосов.
— Люди не умеют врать, когда у них горячая чашка в руке.
Лизи запомнила это. Не как фразу, а как правило, что прорастало в её сознании, словно семя. Она огляделась. Деревянные лавки, потрёпанные временем, были покрыты яркими коврами, стены увешаны замысловатыми узорами. Воздух здесь был насыщенным, пряным, обжигающим от крепкого чая. Вокруг сидели мужчины: одни курилии играли в нарды, их глаза казались пустыми и отрешёнными; другие спорили о ценах на табак, их голоса были резкими и громкими; а некоторые просто молчали — и их молчание казалось самым опасным.
Халиль, седой мужчина с глубоким ожогом на щеке, словно отметиной судьбы, подошёл к их столику. Его движения были размеренными, а глаза — такими же старыми, как и ковры на стенах. Он поставил перед ними две тонкие чашки с обжигающим красным чаем и блюдо с поджаренными фисташками.
— Senin kızın mı bu? — спросил он Мату Хари, кивнув на Лизи. ("Это твоя дочь?")
Мата Хари медленно взяла чашку, её взгляд задержался на лице Халиля.
— Hayır. Daha karmaşık bir şey. — ответила она, и в её словах звучала какая-то древняя, загадочная истина. ("Нет. Сложнее, чем дочь.")
Халиль хмыкнул, не задавая больше вопросов, и ушёл, оставив Лизи с вопросом на лице. — Вы опять играете словами, — произнесла Лизи, глядя на Мату Хари.
Мата Хари улыбнулась, её глаза были полны вековой мудрости.
— Нет, Лизи. Просто я не знаю, как назвать женщину, которая может однажды спасти мне жизнь, хотя ещё даже не знает, как правильно пить чай.
— Я пью правильно, — возразила Лизи, ощущая лёгкое раздражение.
Мата наклонилась чуть ближе, её голос понизился до едва слышимого шепота.
— Смотри на правую руку. Ты только что показала ему, что у тебя нет кольца. Что ты левша, хотя держишь чашку правой. И что ты нервничаешь, потому что твои пальцы слишком сильно сжимают фарфор. А он — старый разведчик, дитя. Теперь он знает о тебе больше, чем ты хотела бы. Люди не видят, что ты делаешь. Они чувствуют, кто ты.
Лизи опустила чашку, ощущая, как краска прилила к её щекам. Стыд и новое, острое любопытство боролись внутри.
— Откуда он…?
Мата Хари развела руками, словно это было само собой разумеющимся.
— Ты в Турции, милая. Тут каждый второй — или поэт, или шпион. А чаще — оба сразу. Не важно, кто ты. Важно, как ты себя выдаёшь.
С улицы доносились звуки флейты. Мальчик играл, собирая монеты, его мелодия была меланхоличной и тягучей. Но когда она достигла определённой ноты, Мата Хари внезапно напряглась. Её взгляд стал острым, как кинжал.
— Ты это слышишь? — спросила она, её голос едва слышно дрогнул.
— Просто песня, — Лизи пожала плечами, не понимая, в чём дело.
— Нет. Это вторая часть того, что играют на базарах в знак тревоги. Мы договаривались с одним человеком в Салониках, на случай, если связь прервётся. Если мелодия доходит до четвёртого мотива — значит, кто-то идёт.
— Кто?
— Не знаю. Но не друг.
Слова Маты Хари едва сошли с её губ, когда в чайхану вошёл мужчина. У него было гладкое, почти бесстрастное лицо и аккуратная, короткая борода. Его взгляд был точен, как у врача, сканирующего палату. Он оглядел зал, его глаза задержались на Мате, и он медленно, целеустремленно подошёл к их столику.
— Sizi tanıyorum. Sofya'da, — произнёс он низким голосом, его турецкий был безупречен. ("Я вас помню. София.")
Мата Хари напряглась, но не дрогнула, сохраняя на лице маску спокойствия.
— O zaman ne kadar gençtim, — ответила она, и в её голосе прозвучала нотка пренебрежения. ("Тогда я была молода.")
Мужчина не улыбнулся. Лизи заметила, как его правая рука чуть прикрыла пояс, где, как она поняла, скрывалось оружие. Он наклонился над столом, его тень накрыла их.
— Küçük kız... kim bu? — его взгляд перешёл на Лизи, и она почувствовала, как по её коже пробежали мурашки. ("Маленькая... кто она?")
— Senin gibi biri için fazla genç, — отрезала Мата, её голос был холоден, как сталь. ("Слишком юная для таких, как ты.")
Он отошёл, но слишком медленно, словно давая им понять, что не собирается просто так уходить.
В этот момент Мата Хари быстро шепнула Лизи, её слова были отрывистыми, но чёткими: — Нам нужно уйти. Слева — дверь во двор. Справа — кухня. Ты пойдёшь первой. Смотри только прямо. Не ускоряй шаг. Доверяй ушам, не глазам.
Лизи сглотнула, но послушно встала. Вдруг её взгляд упал на мужчину. Он говорил по-турецки, но его акцент… был немецким. И в его ухе — крошечный золотой зажим, которого раньше она никогда не видела. Деталь. Маленькая, но важная деталь, которая сложила в голове Лизи всю картину. Незваный гость не просто прохожий. Он — охотник.
Они ушли через кухню, едва не наткнувшись на повара. Двор за чайханой был завален ящиками, грязный и пыльный, среди которых бродили козы. Лизи чувствовала, как адреналин колотит в висках, но её разум работал с необычайной ясностью.
Один поворот — и она потянула Мату Хари за рукав.
— Сюда! Он пойдёт влево, как все, кто думает, что знает город. А этот проход — в тень. Я видела его час назад, когда мы шли сюда. Он ведет к реке.
Мата Хари не спорила. Её глаза на мгновение расширились от удивления, и на лице появилась лёгкая, почти восхищённая улыбка.
— Скоро ты начнёшь учить меня, дитя. И это будет весело.
Они бежали по узкому проходу, пока не выбрались к реке. В сумерках, под мягким светом редких фонарей, они наконец отдышались, их грудь тяжело вздымалась.
— Люди боятся не пуль. Они боятся, что кто-то смотрит на них и знает, — сказала Мата, её голос был хриплым от бега.
— А мы знали? — спросила Лизи, чувствуя, как постепенно возвращается дыхание.
— Достаточно, чтобы остаться в живых. Пока что.
Они сидели на берегу, наблюдая за огнями, что мерцали поперёк воды, на европейской стороне Босфора. Тишина больше не была неловкой. Это была тишина двух, кто прошёл через что-то вместе, двух, кто начинал понимать друг друга на совершенно новом уровне.
Мата Хари взглянула на Лизи, сидящую рядом, такую хрупкую и в то же время поразительно проницательную. На мгновение перед её глазами промелькнуло другое, далекое лицо — лицо её собственной дочери, Жанны, оставшейся за океаном, по другую сторону развода и жестокости мира. Та же наивная беззащитность перед взрослой жизнью, которую Мата Хари так хорошо знала и так не хотела для этого ребёнка. Ей, свободной и неприкаянной, вдруг отчаянно захотелось защитить эту тонкую нить жизни, уберечь её от тех течений, что однажды унесли её собственное дитя. Не превратить Лизи в шпиона, нет, но научить её видеть и выживать, не будучи сломленной, а оставаясь собой.
— Завтра мы уезжаем, — сказала Мата, нарушая молчание. — Есть человек в деревне под Силиври. У него лошади. И память на все лица, что проходят Балканский путь. Если кто-то видел немцев с инженерами — он скажет. Мы поедем туда.
— А потом? — голос Лизи был тих, но в нём уже не было прежней детской невинности.
— Потом ты вернёшься к отцу. А я, возможно, исчезну.
— Вы всегда так делаете?
Мата Хари посмотрела на огни на другом берегу.
— Только когда начинаю чувствовать что-то, кроме стратегии. А это всегда опасно.
Равновесие во всём
Глава 22. «Чайханы знают больше, чем посольства»
14 июня 1913 года. Ускюдар. Узкие улицы, вечерний базар, и чайхана Халиля — старого знакомого Маргареты.
Вечерний Ускюдар дышал пряными ароматами восточного базара — корица, кардамон, свежая мята смешивались с запахом жареного мяса и старой пыли.
Лизи и Мата Хари шли по узким, извилистым улочкам, где шум толпы, смех и крики торговцев заглушали собственные мысли. Фонари только начинали зажигаться, бросая длинные, танцующие тени.
— Если ты не уверена, что человек врёт — жди, пока он предложит чай, — сказала Мата Хари, когда они вошли под навес чайханы Халиля. Её голос был низким, но отчётливым, почти шепчущим среди гула голосов.
— Люди не умеют врать, когда у них горячая чашка в руке.
Лизи запомнила это. Не как фразу, а как правило, что прорастало в её сознании, словно семя. Она огляделась. Деревянные лавки, потрёпанные временем, были покрыты яркими коврами, стены увешаны замысловатыми узорами. Воздух здесь был насыщенным, пряным, обжигающим от крепкого чая. Вокруг сидели мужчины: одни курилии играли в нарды, их глаза казались пустыми и отрешёнными; другие спорили о ценах на табак, их голоса были резкими и громкими; а некоторые просто молчали — и их молчание казалось самым опасным.
Халиль, седой мужчина с глубоким ожогом на щеке, словно отметиной судьбы, подошёл к их столику. Его движения были размеренными, а глаза — такими же старыми, как и ковры на стенах. Он поставил перед ними две тонкие чашки с обжигающим красным чаем и блюдо с поджаренными фисташками.
— Senin kızın mı bu? — спросил он Мату Хари, кивнув на Лизи. ("Это твоя дочь?")
Мата Хари медленно взяла чашку, её взгляд задержался на лице Халиля.
— Hayır. Daha karmaşık bir şey. — ответила она, и в её словах звучала какая-то древняя, загадочная истина. ("Нет. Сложнее, чем дочь.")
Халиль хмыкнул, не задавая больше вопросов, и ушёл, оставив Лизи с вопросом на лице. — Вы опять играете словами, — произнесла Лизи, глядя на Мату Хари.
Мата Хари улыбнулась, её глаза были полны вековой мудрости.
— Нет, Лизи. Просто я не знаю, как назвать женщину, которая может однажды спасти мне жизнь, хотя ещё даже не знает, как правильно пить чай.
— Я пью правильно, — возразила Лизи, ощущая лёгкое раздражение.
Мата наклонилась чуть ближе, её голос понизился до едва слышимого шепота.
— Смотри на правую руку. Ты только что показала ему, что у тебя нет кольца. Что ты левша, хотя держишь чашку правой. И что ты нервничаешь, потому что твои пальцы слишком сильно сжимают фарфор. А он — старый разведчик, дитя. Теперь он знает о тебе больше, чем ты хотела бы. Люди не видят, что ты делаешь. Они чувствуют, кто ты.
Лизи опустила чашку, ощущая, как краска прилила к её щекам. Стыд и новое, острое любопытство боролись внутри.
— Откуда он…?
Мата Хари развела руками, словно это было само собой разумеющимся.
— Ты в Турции, милая. Тут каждый второй — или поэт, или шпион. А чаще — оба сразу. Не важно, кто ты. Важно, как ты себя выдаёшь.
С улицы доносились звуки флейты. Мальчик играл, собирая монеты, его мелодия была меланхоличной и тягучей. Но когда она достигла определённой ноты, Мата Хари внезапно напряглась. Её взгляд стал острым, как кинжал.
— Ты это слышишь? — спросила она, её голос едва слышно дрогнул.
— Просто песня, — Лизи пожала плечами, не понимая, в чём дело.
— Нет. Это вторая часть того, что играют на базарах в знак тревоги. Мы договаривались с одним человеком в Салониках, на случай, если связь прервётся. Если мелодия доходит до четвёртого мотива — значит, кто-то идёт.
— Кто?
— Не знаю. Но не друг.
Слова Маты Хари едва сошли с её губ, когда в чайхану вошёл мужчина. У него было гладкое, почти бесстрастное лицо и аккуратная, короткая борода. Его взгляд был точен, как у врача, сканирующего палату. Он оглядел зал, его глаза задержались на Мате, и он медленно, целеустремленно подошёл к их столику.
— Sizi tanıyorum. Sofya'da, — произнёс он низким голосом, его турецкий был безупречен. ("Я вас помню. София.")
Мата Хари напряглась, но не дрогнула, сохраняя на лице маску спокойствия.
— O zaman ne kadar gençtim, — ответила она, и в её голосе прозвучала нотка пренебрежения. ("Тогда я была молода.")
Мужчина не улыбнулся. Лизи заметила, как его правая рука чуть прикрыла пояс, где, как она поняла, скрывалось оружие. Он наклонился над столом, его тень накрыла их.
— Küçük kız... kim bu? — его взгляд перешёл на Лизи, и она почувствовала, как по её коже пробежали мурашки. ("Маленькая... кто она?")
— Senin gibi biri için fazla genç, — отрезала Мата, её голос был холоден, как сталь. ("Слишком юная для таких, как ты.")
Он отошёл, но слишком медленно, словно давая им понять, что не собирается просто так уходить.
В этот момент Мата Хари быстро шепнула Лизи, её слова были отрывистыми, но чёткими: — Нам нужно уйти. Слева — дверь во двор. Справа — кухня. Ты пойдёшь первой. Смотри только прямо. Не ускоряй шаг. Доверяй ушам, не глазам.
Лизи сглотнула, но послушно встала. Вдруг её взгляд упал на мужчину. Он говорил по-турецки, но его акцент… был немецким. И в его ухе — крошечный золотой зажим, которого раньше она никогда не видела. Деталь. Маленькая, но важная деталь, которая сложила в голове Лизи всю картину. Незваный гость не просто прохожий. Он — охотник.
Они ушли через кухню, едва не наткнувшись на повара. Двор за чайханой был завален ящиками, грязный и пыльный, среди которых бродили козы. Лизи чувствовала, как адреналин колотит в висках, но её разум работал с необычайной ясностью.
Один поворот — и она потянула Мату Хари за рукав.
— Сюда! Он пойдёт влево, как все, кто думает, что знает город. А этот проход — в тень. Я видела его час назад, когда мы шли сюда. Он ведет к реке.
Мата Хари не спорила. Её глаза на мгновение расширились от удивления, и на лице появилась лёгкая, почти восхищённая улыбка.
— Скоро ты начнёшь учить меня, дитя. И это будет весело.
Они бежали по узкому проходу, пока не выбрались к реке. В сумерках, под мягким светом редких фонарей, они наконец отдышались, их грудь тяжело вздымалась.
— Люди боятся не пуль. Они боятся, что кто-то смотрит на них и знает, — сказала Мата, её голос был хриплым от бега.
— А мы знали? — спросила Лизи, чувствуя, как постепенно возвращается дыхание.
— Достаточно, чтобы остаться в живых. Пока что.
Они сидели на берегу, наблюдая за огнями, что мерцали поперёк воды, на европейской стороне Босфора. Тишина больше не была неловкой. Это была тишина двух, кто прошёл через что-то вместе, двух, кто начинал понимать друг друга на совершенно новом уровне.
Мата Хари взглянула на Лизи, сидящую рядом, такую хрупкую и в то же время поразительно проницательную. На мгновение перед её глазами промелькнуло другое, далекое лицо — лицо её собственной дочери, Жанны, оставшейся за океаном, по другую сторону развода и жестокости мира. Та же наивная беззащитность перед взрослой жизнью, которую Мата Хари так хорошо знала и так не хотела для этого ребёнка. Ей, свободной и неприкаянной, вдруг отчаянно захотелось защитить эту тонкую нить жизни, уберечь её от тех течений, что однажды унесли её собственное дитя. Не превратить Лизи в шпиона, нет, но научить её видеть и выживать, не будучи сломленной, а оставаясь собой.
— Завтра мы уезжаем, — сказала Мата, нарушая молчание. — Есть человек в деревне под Силиври. У него лошади. И память на все лица, что проходят Балканский путь. Если кто-то видел немцев с инженерами — он скажет. Мы поедем туда.
— А потом? — голос Лизи был тих, но в нём уже не было прежней детской невинности.
— Потом ты вернёшься к отцу. А я, возможно, исчезну.
— Вы всегда так делаете?
Мата Хари посмотрела на огни на другом берегу.
— Только когда начинаю чувствовать что-то, кроме стратегии. А это всегда опасно.
2 months ago | [YT] | 0