Дверь отперта. Переступи порог. Мой дом раскрыт навстречу всех дорог. В прохладных кельях, беленных известкой, Вздыхает ветр, живет глухой раскат Волны, взмывающей на берег плоский, Полынный дух и жесткий треск цикад. А за окном расплавленное море Горит парчой в лазоревом просторе. Окрестные холмы вызорены Колючим солнцем. Серебро полыни На шиферных окалинах пустыни Торчит вихром косматой седины. Земля могил, молитв и медитаций — Она у дома вырастила мне Скупой посев айлантов и акаций В ограде тамарисков. В глубине За их листвой, разодранной ветрами, Скалистых гор зубчатый окоем Замкнул залив Алкеевым стихом, Асимметрично-строгими строфами. Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан, И побережьям этих скудных стран Великий пафос лирики завещан С первоначальных дней, когда вулкан Метал огонь из недр глубинных трещин И дымный факел в небе потрясал. Вон там — за профилем прибрежных скал, Запечатлевшим некое подобье (Мой лоб, мой нос, ощечье и подлобье), Как рухнувший готический собор, Торчащий непокорными зубцами, Как сказочный базальтовый костер, Широко вздувший каменное пламя, — Из сизой мглы, над морем вдалеке Встает стена… Но сказ о Карадаге Не выцветить ни кистью на бумаге, Не высловить на скудном языке. Я много видел. Дивам мирозданья Картинами и словом отдал дань… Но грудь узка для этого дыханья, Для этих слов тесна моя гортань. Заклепаны клокочущие пасти. В остывших недрах мрак и тишина. Но спазмами и судорогой страсти Здесь вся земля от века сведена. И та же страсть и тот же мрачный гений В борьбе племен и в смене поколений. Доселе грезят берега мои Смоленые ахейские ладьи, И мертвых кличет голос Одиссея, И киммерийская глухая мгла На всех путях и долах залегла, Провалами беспамятства чернея. Наносы рек на сажень глубины Насыщены камнями, черепками, Могильниками, пеплом, костяками. В одно русло дождями сметены И грубые обжиги неолита, И скорлупа милетских тонких ваз, И позвонки каких-то пришлых рас, Чей облик стерт, а имя позабыто. Сарматский меч и скифская стрела, Ольвийский герб, слезница из стекла, Татарский глёт зеленовато-бусый Соседствуют с венецианской бусой. А в кладке стен кордонного поста Среди булыжников оцепенели Узорная арабская плита И угол византийской капители. Каких последов в этой почве нет Для археолога и нумизмата — От римских блях и эллинских монет До пуговицы русского солдата. Здесь, в этих складках моря и земли, Людских культур не просыхала плесень — Простор столетий был для жизни тесен, Покамест мы — Россия — не пришли. За полтораста лет — с Екатерины — Мы вытоптали мусульманский рай, Свели леса, размыкали руины, Расхитили и разорили край. Осиротелые зияют сакли; По скатам выкорчеваны сады. Народ ушел. Источники иссякли. Нет в море рыб. В фонтанах нет воды. Но скорбный лик оцепенелой маски Идет к холмам Гомеровой страны, И патетически обнажены Ее хребты и мускулы и связки. Но тени тех, кого здесь звал Улисс, Опять вином и кровью напились В недавние трагические годы. Усобица и голод и война, Крестя мечом и пламенем народы, Весь древний Ужас подняли со дна. В те дни мой дом — слепой и запустелый — Хранил права убежища, как храм, И растворялся только беглецам, Скрывавшимся от петли и расстрела. И красный вождь, и белый офицер — Фанатики непримиримых вер — Искали здесь под кровлею поэта Убежища, защиты и совета. Я ж делал всё, чтоб братьям помешать Себя — губить, друг друга — истреблять, И сам читал — в одном столбце с другими В кровавых списках собственное имя. Но в эти дни доносов и тревог Счастливый жребий дом мой не оставил: Ни власть не отняла, ни враг не сжег, Не предал друг, грабитель не ограбил. Утихла буря. Догорел пожар. Я принял жизнь и этот дом как дар Нечаянный — мне вверенный судьбою, Как знак, что я усыновлен землею. Всей грудью к морю, прямо на восток, Обращена, как церковь, мастерская, И снова человеческий поток Сквозь дверь ее течет, не иссякая. Войди, мой гость: стряхни житейский прах И плесень дум у моего порога… Со дна веков тебя приветит строго Огромный лик царицы Таиах. Мой кров — убог. И времена — суровы. Но полки книг возносятся стеной. Тут по ночам беседуют со мной Историки, поэты, богословы. И здесь — их голос, властный, как орган, Глухую речь и самый тихий шепот Не заглушит ни зимний ураган, Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот. Мои ж уста давно замкнуты… Пусть! Почетней быть твердимым наизусть И списываться тайно и украдкой, При жизни быть не книгой, а тетрадкой. И ты, и я — мы все имели честь «Мир посетить в минуты роковые» И стать грустней и зорче, чем мы есть. Я не изгой, а пасынок России. Я в эти дни ее немой укор. И сам избрал пустынный сей затвор Землею добровольного изгнанья, Чтоб в годы лжи, паденья и разрух В уединеньи выплавить свой дух И выстрадать великое познанье. Пойми простой урок моей земли: Как Греция и Генуя прошли, Так минет всё — Европа и Россия. Гражданских смут горючая стихия Развеется… Расставит новый век В житейских заводях иные мрежи… Ветшают дни, проходит человек. Но небо и земля — извечно те же. Поэтому живи текущим днем. Благослови свой синий окоем. Будь прост, как ветр, неистощим, как море, И памятью насыщен, как земля. Люби далекий парус корабля И песню волн, шумящих на просторе. Весь трепет жизни всех веков и рас Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
Рецепты и Жизнь
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленных известкой,
Вздыхает ветр, живет глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жесткий треск цикад.
А за окном расплавленное море
Горит парчой в лазоревом просторе.
Окрестные холмы вызорены
Колючим солнцем. Серебро полыни
На шиферных окалинах пустыни
Торчит вихром косматой седины.
Земля могил, молитв и медитаций —
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоем
Замкнул залив Алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами.
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан,
И побережьям этих скудных стран
Великий пафос лирики завещан
С первоначальных дней, когда вулкан
Метал огонь из недр глубинных трещин
И дымный факел в небе потрясал.
Вон там — за профилем прибрежных скал,
Запечатлевшим некое подобье
(Мой лоб, мой нос, ощечье и подлобье),
Как рухнувший готический собор,
Торчащий непокорными зубцами,
Как сказочный базальтовый костер,
Широко вздувший каменное пламя, —
Из сизой мглы, над морем вдалеке
Встает стена… Но сказ о Карадаге
Не выцветить ни кистью на бумаге,
Не высловить на скудном языке.
Я много видел. Дивам мирозданья
Картинами и словом отдал дань…
Но грудь узка для этого дыханья,
Для этих слов тесна моя гортань.
Заклепаны клокочущие пасти.
В остывших недрах мрак и тишина.
Но спазмами и судорогой страсти
Здесь вся земля от века сведена.
И та же страсть и тот же мрачный гений
В борьбе племен и в смене поколений.
Доселе грезят берега мои
Смоленые ахейские ладьи,
И мертвых кличет голос Одиссея,
И киммерийская глухая мгла
На всех путях и долах залегла,
Провалами беспамятства чернея.
Наносы рек на сажень глубины
Насыщены камнями, черепками,
Могильниками, пеплом, костяками.
В одно русло дождями сметены
И грубые обжиги неолита,
И скорлупа милетских тонких ваз,
И позвонки каких-то пришлых рас,
Чей облик стерт, а имя позабыто.
Сарматский меч и скифская стрела,
Ольвийский герб, слезница из стекла,
Татарский глёт зеленовато-бусый
Соседствуют с венецианской бусой.
А в кладке стен кордонного поста
Среди булыжников оцепенели
Узорная арабская плита
И угол византийской капители.
Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата —
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата.
Здесь, в этих складках моря и земли,
Людских культур не просыхала плесень —
Простор столетий был для жизни тесен,
Покамест мы — Россия — не пришли.
За полтораста лет — с Екатерины —
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Расхитили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли;
По скатам выкорчеваны сады.
Народ ушел. Источники иссякли.
Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
Но скорбный лик оцепенелой маски
Идет к холмам Гомеровой страны,
И патетически обнажены
Ее хребты и мускулы и связки.
Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица и голод и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом — слепой и запустелый —
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь под кровлею поэта
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя — губить, друг друга — истреблять,
И сам читал — в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя.
Но в эти дни доносов и тревог
Счастливый жребий дом мой не оставил:
Ни власть не отняла, ни враг не сжег,
Не предал друг, грабитель не ограбил.
Утихла буря. Догорел пожар.
Я принял жизнь и этот дом как дар
Нечаянный — мне вверенный судьбою,
Как знак, что я усыновлен землею.
Всей грудью к морю, прямо на восток,
Обращена, как церковь, мастерская,
И снова человеческий поток
Сквозь дверь ее течет, не иссякая.
Войди, мой гость: стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога…
Со дна веков тебя приветит строго
Огромный лик царицы Таиах.
Мой кров — убог. И времена — суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь — их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.
Мои ж уста давно замкнуты… Пусть!
Почетней быть твердимым наизусть
И списываться тайно и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
И ты, и я — мы все имели честь
«Мир посетить в минуты роковые»
И стать грустней и зорче, чем мы есть.
Я не изгой, а пасынок России.
Я в эти дни ее немой укор.
И сам избрал пустынный сей затвор
Землею добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
В уединеньи выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье.
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет всё — Европа и Россия.
Гражданских смут горючая стихия
Развеется… Расставит новый век
В житейских заводях иные мрежи…
Ветшают дни, проходит человек.
Но небо и земля — извечно те же.
Поэтому живи текущим днем.
Благослови свой синий окоем.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далекий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
М.А ВОЛОШИН "Дом Поэта"
1926 год. Крым. Коктебель
1 year ago | [YT] | 7